Утро 8 сентября выдалось погожим. На небе не было ни облачка, и солнце поднималось в безбрежную синеву, обещая жаркий день. Слабый ветер едва колыхал листья на деревьях. Желтых прядей на березах прибавилось, но ненамного – золотая осень ещё впереди.
Чихая и кашляя, наш музейный УАЗ плелся по дороге. Двигатель вовсю «троил», и устранить эту проблему своими силами не представлялось возможным: бортовой компьютер жил своей жизнью, независимой от машины, его выходки начинались всегда внезапно и так же внезапно заканчивались. Оставалось только ждать и надеяться, что скоро всё пройдёт.
Трава на окрестных полях немного полегла. На лесных полянах торчали серебристые «перья» — всё, что осталось от зарослей кипрея, одни сухие стебли да пух. Изредка виднелись желтые свечи коровяка, да цвёл припозднившийся топинамбур. Подальше от дороги, мелькали сиреневые шапки кошачьей радости – валерианы. Это растение будет цвести до самого снега.
Кое-как мы доплелись до Красногорска, где нас уже ждали местные поисковики. Вопрос – куда ехать? – не стоял. Разумеется, на прежнее место. Тем более, что останки второго бойца собрали не полностью.
Итак, едем в Лямоны. Это 25 км от Красногородска, возле самой латвийской границы. В июле 1941 года там с боями отступала 181-я стрелковая дивизия Красной армии. Про эту дивизию распускают всякие вздорные слухи. Якобы весь её личный состав только и мечтал перебежать к немцам. Но факты говорят о другом.
Дивизия четыре дня вела бои за Красный Город, контратаковала немцев в Опочке и Пушкинских Горах, десять дней держала оборону на рубеже реки Великой (когда Псков уже был занят немцами). Нанесла немцам чувствительные потери, задержала их наступление. Примечательно, что противостояла ей 8-я танковая дивизия вермахта, состоявшая, в основном, из прибалтийских немцев. История повторяется – немцы и латыши вновь сошли в смертельном бою, как семьсот лет назад.
Потом дивизия попала в окружение, вышла из него с боями. Все бы так воевали, глядишь, и не дошли бы немцы до Ленинграда…
Да, действительно, многие латыши встречали немцев хлебом-солью, многие вступали в полицейские части и Латвийский легион. И, по отзывам партизан, латвийские каратели были ещё хуже немецких. Но многие уходили с Красной Армией и воевали до самой победы. Вы же не сравниваете всяких Власовых-Красновых с Жуковым и Покрышкиным только оттого, что они были одной национальности! Латыши были расколоты: часть их выступила за Германию, часть – за Россию. И у каждой части были свои доводы.
В самом начале Великой Отечественной войны из дивизии были отпущены по домам (вполне официально!) около двух тысяч человек. Их должны были заменить русские из Псковской области. Кажется, тогда советские власти захотели вернуться к царскому принципу комплектования армии только надёжными народами. Но немцы наступали настолько стремительно, война была настолько непохожей на прежнюю, и советская система так отличалась от царской, что из этих планов почти ничего не получилось.
К тому же военная подготовка латышей оказалась на относительно высоком уровне, и разбрасываться таким кадрами было просто неразумно.
В общем, часть латышей встретила немцев цветами и пивом, а часть решила воевать за СССР, если уж сохранить нейтралитет оказалось невозможно. (Если бы мы не заняли Прибалтику в 1940 году, это сделали бы немцы в рамках возрождения великогерманского рейха. Но только тогда 22 июня 1941 года части вермахта стояли бы не возле Мемеля, а рядом со Псковом).
От себя добавлю, что когда я служил срочную службу, в нашей казарме были латыши. И часть из них не скрывала своей ненависти к советскому государству. Но в условиях Туркестанского военного округа это было не важно. Мы отлично уживались с ними, благо, было, против кого дружить.
Но я отвлёкся.
Наша автоколонна остановилась на прежнем месте. Мы попили чаю, и разошлись мелкими группами. Бывает же такое везение: не прошло и пяти минут, как Александр Голубев нашёл останки ещё одного бойца! Все, кто был поблизости, сразу сбежались туда. Принесли большое сито, просеивать землю. Расстелили мешок. И приступили к работе.
Я приковылял к тому месту, сделал несколько фотографий. И пошёл добирать недобранные с прошлого выезда останки. Оставалось собрать только стопы, но они уходили прямо под большую ольху. Лопаты на этот раз были наточены, взят большой и тяжёлый топор. Не торопясь, я тюкал топором по корням и полегоньку махал лопатой. Вскоре ко мне подошли Пётр Михайлович и Тимофей.
Тимофей, точнее, Тимоша – сын Антона. Учится во втором классе. Это его первый серьёзный поисковый выезд.
Время-то как бежит! Сколько таких же малых ребят приходили в нашу группу, вырастали на наших глазах. Кто с годами уходил, кто-то оставался. Жизнь идёт: мы стареем, ребята взрослеют. Будем надеяться, что первый выезд Тимоши не станет последним.
Общими силами мы собрали последние косточки. Уложили их в вещмешок. Может, остался какой мизинец в земле, но выкорчёвывать ради него здоровенную ольху не стоит. Тимофей взял мешок и понёс к новому раскопу, где наши мужики уже заканчивали работу.
У найденного ими бойца оказались ботинки, каска (сильно проржавевшая), алюминиевая фляга, кружка, противогаз. И всё. Винтовку, видимо, подобрали ещё в ходе боя.
А я потихоньку начал разжигать костёр и варить кашу. Постепенно к машине собрались все наши мужики, принесли находки. Находок оказалось достаточно, но останки бойцов больше не попадались.
Наконец, обед готов, и я приступаю к раздаче. Ответственный момент: Тимоша в первый раз пробует нашу поисковую еду. Сами понимаете, от этого зависит многое. Возможно, его дальнейшее участие в группе. Но, судя по всему, каша пришлась по вкусу.
После обеда мы решили обследовать пересохший ручей. Ручей этот больше похож на мелиоративную канаву, да ей и является. Выкопали её, видимо, ещё до войны, когда на Псковщине жило много народу, и деревенские кормились от земли. Земли тогда не хватало, и её отвоёвывали у болот. Сейчас, разумеется, этот край заброшен, народ разбежался, на земле почти никто не работает, и никто не тревожит бобров, поселившихся в канавах (бобр строит хатки, если берега пологие, если же крутые, то роет норы).
Вход в нору под водой (причем, если глубина недостаточная, бобры роют на дне траншеи). Потом нора поднимается вверх, и выходит на сушу. Волк ловит бобра только на земле и только из засады – в противном случае, защищаясь, этот грызун способен сильно покусать. Сейчас канавы пересохли, и бобры отсиживаются в норах, дожидаясь лучших времён. Вон, вода мутная в этом месте, значит, нора жилая. Тимоша не мог удержаться, чтобы не попозировать на фоне пересохшей канавы и бобровых нор.
Поиск в этом месте ничего не дал, и мы постепенно переместились вниз по течению. Тут бобров живёт ещё больше, стоят их плотины. Создавая небольшие «водохранилища», бобры заботятся о своей безопасности и кормовой базе. На заболоченных участках бурно растёт ракита, осина и прочие лиственные породы.
Прибегают зайцы, заходят лоси. На воду садятся утки. Растут ирисы и кувшинки. Возникает богатая экосистема. Правда, и комаров заметно прибавляется, но личинки комара – корм для рыбы. Все эти непролазные заросли вдобавок армированы поваленными стволами и растасканными ветками – бобровый рай, да и только!
Мы принялись исследовать высохшее русло, и находки пошли одна за другой. Но, к сожалению, малоценные, один военный мусор. Помятые коробки от пулемётных лент, детали от конской упряжи, да «розочки» от «катюш» — ну, это уже следы 1944 года, когда по этой дороге гнали немцев.
Вымазались мы, разумеется, изрядно, но поисковое дело во фраках не делают.
А вот это что-то существенное: помятая винтовка неизвестной конструкции. Деревянные части, разумеется, отгнили, ствол изогнут винтом, ствольная коробка помята. Винтовка не русская, и не английская, и не французская. Похожа на немецкий «маузер», но не совсем. Может, манлихер? Или японская арисака?
Ладно, вот привезем в музей, очистим от грязи и разберемся. У арисаки на патроннике должны быть иероглифы и цветочек, что-то вроде хризантемы. (Винтовка действительно оказалась арисакой, цветочек на нужном месте отыскался).
Всё ничего, но подобные раскопки в жидкой грязи сильно утомляют. Курящие закурили, некурящие расселись просто так.
Тимоша, воспользовавшись моментом, выпросил металлоискатель и прошелся с ним поблизости. Прибор издал характерный писк: это оказалась гайка от тележной упряжи, четырехгранная. Что же, первая находка у Тимоши есть!
Передохнув, все потихоньку потянулись к машинам, не забывая попутно исследовать местность. Вот пересохший бобровые пруд: в нормальные годы воды тут по пояс, но сейчас остались одни мутные лужи. Ничего стоящего найти там не удалось.
А вот вал. Невысокий, метра на полтора от силы. Насыпан он не в годы войны, а гораздо раньше, в средние века. Люди, таким образом, огораживали участок болота, высушивали его, и копали болотную руду: насыщенный оксидом железа песок. На болотной руде и поднялась вся людская цивилизация. Но пески бедны железом, и требовалось много труда, многократные проковки, чтобы получить сталь более-менее подходящего качества. Так продолжалось до тех пор, пока на Урале не нашли высококачественную руду, и демидовские заводы снабдили всю Россию хорошим железом.
Да, не таким уж гиблым местом в старину было болото – на нём держалась вся тогдашняя индустрия.
Постепенно все подошли к машинам. Допили остатки минералки (день был жаркий) и чай. Пора и домой. Но перед тем как уезжать, я сфотографировал сегодняшние находки.
На снимке вы видите: на заднем плане – белый мешок с останками бойца. Изогнутый в дугу металлический прут – это та самая арисака. Детали от конской упряжи, две каски – одна проржавевшая в хлам, вторая ещё ничего. На ней стоит компенсатор от английского виккерса (станкового пулемёта). Рядом – фильтрационная коробка от довоенного противогаза, гильзы от чешской противотанковой пушки. Крышка от солдатского котелка, фляга. Маленькая миномётная плита, кажется, от английского «стокса», но уверенности нет. Зеленая кружка, найденная с бойцом, и рядом с ней – часть диска от пулемёта «льюис». Последние две вещи я счёл нужным сфотографировать отдельно.
На этом наш сегодняшний поиск завершился. Мы расселись по машинам, и отправились по домам. Домой, как известно, всякая скотинка бежит веселее, и наш уазик чудесным образом перестал «троить». Туман, видимо, тоже не собирался подниматься, и мы на хорошей скорости проделали путь до Острова. Зашли к Михайлычу попить чай напоследок. Наш командир достал большую амбарную книгу, надел очки и записал в неё очередного найденного бойца.
Рахим Джунусов